«Самое главное – жизнелюбие»: интервью с рязанским художником Романом Фокиным

В преддверии Пасхи мы пообщались с рязанским художником и реставратором Романом Фокиным о его пути, работе с храмами, иконописи,  преподавании, вдохновении и современном искусстве. В этом разговоре – тишина мастерской, запах краски, звуки церковного хора и немного личной философии.

— Расскажите немного о себе: чем занимаетесь сейчас и как к этому пришли?

— Я рисовал всю сознательную жизнь, но художником становиться не собирался. Всё получилось довольно неожиданно. Ходил в изостудию, потом поступил в художественное училище. В 1995 году я пришел в мастерскую при храме Спаса-на-Яру в Рязани – он тогда восстанавливался, и там была большая иконописная мастерская. С этого всё и началось.

Постепенно освоил иконопись, реставрацию, монументальное искусство, немного мозаики. По сей день я этим занимаюсь, от части преподаю изобразительное искусство: рисунок, живопись, композицию в частных студиях.

— Кто сыграл важную роль в вашем становлении как художника?

— Таких людей много. Начиная с моего первого педагога в Доме пионеров Приокского поселка – Татьяны Николаевны Дубинной, к ней в студию я пришел в пятом классе. И продолжая всеми педагогами в художественном училище, там был блистательный педагогический состав, выделять никого не буду, все были великолепны.

Очень повлиял отец Сергий Чушкин, руководитель мастерской при храме Спаса-на-Яру, именно под его влиянием я начал заниматься иконописью, реставрацией, монументальным искусством. Это был существенный переход в творчестве и жизни. Я стал ходить в храм на тот момент, как-то воцерковляться.

А ещё моя мама – человек с совершенно обычной профессией, но она всегда рукодельничала. У нас постоянно что-то вырезалось, расписывалось, вышивалось дома. Естественно, я в этом принимал участие, наверное, с этого то все и началось.

— Помните ли первую масштабную работу, которую увидело много людей? Какие чувства вы испытали?

— Очень сложно сказать, но первая по-настоящему большая работа – оформление храма Спаса-на-Яру.

Это был командный проект, нас было человек девять. Мы делали всё: росписи, иконостас, мозаичные полы и много чего ещё. Там можно было увидеть реальный результат труда. До этого подобных проектов у меня не было.

Восстановительные работы там длились с 1995 года примерно шесть лет. Мы заново проектировали наличники для окон в стиле 18 века, это все сначала лепилось руками из пластилина, потом делались отливки. Большая была работа.

— Пасха – время, которое многим даёт повод задуматься. Какое у вас в преддверии праздника внутреннее состояние?

— Конечно, в преддверии каждой Пасхи особое состояние всегда.

Накануне Пасхи всегда есть ощущение внутреннего ликования. Какое бы ни было настроение или жизненные обстоятельства, это для всех особый момент жизни.

— Что для вас значит работать с храмами и иконами в плане искусства? Это просто профессия или что-то большее?

— Я думаю, что это такой же вид творчества, такое же изобразительное искусство, если смотреть внешне.

Когда вливаешься в эту среду всё зависит от погружённости, как и в любом виде деятельности. Наверное, можно и иконы писать поверхностно, и храмы расписывать и не чувствовать от этого ничего, не получать.

Это такая жизненная трагедия, когда человек проживает жизнь и ему нечего вспомнить. Здесь дело не только в храмах и иконах.

А когда ты полноценно во все вливаешься, проживаешь каждый день, переживаешь что-то для себя, что-то понимаешь в жизни, приходишь к итогу определенному – в любом роде деятельности это дает результат.

— Есть ли икона или образ, с которым у вас связана особая история?

— Наверное, икона «Троица». Это целая вселенная в изобразительном искусстве. Там можно бесконечно смотреть, делать выводы, что-то для себя понимать, заключать, приходить к итогу и снова начинать.

— С какими храмами или иконами вам приходилось работать?

— Я не могу сказать, что лично расписал храм целиком, это все время более или менее совместная работа с кем-то. Но в целом, на росписи я поработал примерно в десяти храмах.

В основном это Рязань и область, немного – Московская область, в Красногорске есть храм на территории госпиталя Вишневского, сейчас чудным образом мы оказались и работаем в Самаре.

Впечатления самые разные. Любая работа, когда в неё вкладываешься, дает результат. Конечно, интересно посмотреть вокруг себя – чем дальше уезжаешь, тем интереснее.

Например, в Самаре меня поразило количество строящихся храмов, там очень бурная деятельность в этом плане. А ещё в храмах какая-то великолепная радостная атмосфера, там чудесно поют. У них потрясающие церковные хоры, они выступают на конкурсах, побеждают. В Самаре очень развита песенная культура. У них есть свой театр оперы и балета, наверное, всё не случайно.

Также удивило ощущение на самих службах: взаимодействие между людьми, между священством, пение. Иногда прихожане поют сами или подпевают хору, это настолько гармонично! Было интересно на это посмотреть, у нас в Рязани немного другая культура в этом отношении.

— Кто чаще заказывает иконы и росписи – храмы или частные лица?

— Чаще храмы. Иногда частное лицо делает заказ иконы, а потом дарит её храму. Все восстановительные и монументальные работы – это  исключительно храмы.

— Чем для вас отличается реставрация от живописи?

— Живопись – это создание. Реставрация – восстановительный процесс, хотя бывает, что восстановление настолько фундаментальное, что работа производится почти заново, если от изображения мало что остаётся.

Реставрация – это что-то детское. В моем советском детстве делали «секретики» в земле из фантика и стёклышка. В реставрации этот «секретик» постоянно находится. Ты погружаешься туда, начинаешь восстанавливать. Будет громко сказано, но реставрация похожа на медицину – тоже лечишь объект, с которым работаешь. Процесс известен, изучен, но всегда встречается что-то новое.

Реставрация – это немного детский интерес. Не скажу, что она мне нравится больше, чем живопись, но я бы ей занимался постоянно. Потому что это всегда какие-то открытия.

— Что самое необычное вы реставрировали?

— К сожалению или к счастью, прям необычных объектов у меня не было. Однажды к нам в мастерскую попала икона 17 века – это самый ранний объект, к которому я прикасался. Она была переписана, но основа сохранилась.

Мне кажется, что любой объект, за который берешься – он интересен, это решение задач и цель – сделать все наилучшим образом, чтобы сохранить, не повредить, восстановить, это всегда индивидуально.

— Когда вы начали преподавать? Почему так получилось?

— Это тоже получилось случайно. Моя дочь ещё в момент обучения подрабатывала в студии, когда у неё стало не хватать времени, она попросила меня заменить её на занятии. Раз, два – и как-то втянулся, началось преподавание. До этого даже не смотрел в эту сторону. Но всё сложилось, это очень интересное и глубокое занятие.

Преподавание отнимает много сил, времени и эмоций. Если делаешь для себя определенные выводы и учишься совместно с учениками, то получается результат.

— Что вам больше всего нравится в работе с учениками?

— Удовольствие, которое они получают – это самое важное, когда видишь, что ученик увлёкся и ему интересно. Бывают моменты преодоления, когда задача решена и результат нравится.

— Есть ли ученики, которыми вы особенно гордитесь?

— Всеми. Чего бы они не достигли, на самом деле любой достигнутый результат важен. Даже если человек понял, что это не его путь – это тоже результат.

— Где вы находите вдохновение для творчества?

— В самой жизни. В том, что утром просыпаешься, видишь чудесную погоду за окном, солнышко, слышишь пение птиц. В этом рождается желание творить. Желание жить и любовь ко всему – самый мощный мотивационный локомотив для творчества.

Конечно, вдохновляют и другие художники, произведения искусства, чтение. Но самое главное – жизнелюбие.

— Бывают ли периоды, когда ничего не хочется делать? Как справляетесь?

— Они всегда есть, маленькие или большие. Иногда из-за усталости, иногда из-за внешних обстоятельств. Но ты понимаешь, что жизнь продолжается самым наилучшим образом. Важно суметь порадоваться и в творческом отношении тоже всё будет хорошо.

— С какими материалами вам больше всего нравится работать?

— Со всеми, с которыми работаю. Часто приходилось менять материалы, они были совершенно разные. В любом есть особенности, каждый требует своего подхода и чему-то учит.

— Как вы относитесь к современному искусству?

— Нормально отношусь. Любое искусство – это искусство, если это не саморазрушение. Всё, что вдохновляет человека – имеет право на жизнь. Это всё форма самовыражения, а самовыражаются все по-разному.

— Могут ли нейросети и искусственный интеллект заменить художников?

— Не знаю, но мне кажется, что человеческий фактор никуда не уберётся. Машины не умеют чувствовать, по крайней мере пока не научились. Какой бы сложный и подкрепленный информативно не был механический расчет, человек никуда не уйдет. Потому что способность творчески мыслить машинам не свойственна.

— Важен ли в творчестве врожденный талант или всего можно добиться методом проб и ошибок? И существует ли «талант»?

— Существует, конечно. Но без метода проб и ошибок и труда вряд ли что-то может развиться. Все талантливы в какой-то момент жизни, все же рисуют, я видел мало детей, которые не рисуют совсем. Но в какой-то момент это отходит на второй план, потому что образ мысли собственный, привитый или воспитанный может противоречить образу мысли художника. Всё рано или поздно может проснуться в человеке, каждый может быть художником, но не каждый бывает. Это своеобразная профдеформация, когда ты видишь всё под особенным углом: в особом цвете и свете.

— Есть ли проект, о котором вы мечтаете?

— О том, который будет следующим. Постоянно ждешь момента, когда появится возможность проявиться творчески, реализовать себя или просто кому-то помочь.

— Какие у вас творческие и личные планы?

— Сейчас продолжаю работу в Самаре, впереди ещё несколько месяцев росписей. Долгосрочных планов нет, всё очень спонтанно.

— Что бы вы хотели оставить после себя как человек, художник и преподаватель?

— Хочется, чтобы то, чем занимаются люди благодаря мне доставляло радость. То, что я делаю, наверное, тоже должно доставлять радость или какое-то удовольствие. Этого более, чем достаточно.

БЛИЦ.

— Место силы, куда хочется возвращаться? 

— Дом.

— Цвет, с которым ассоциируется Пасха? 

— Красный.

— Ваша любимая икона? 

— «Троица».

— Художник, с которым было бы интересно поработать из когда-либо живущих? 

— Матисс.

— Храм, который вы мечтали бы расписать? 

— Здесь я не загадываю.

Беседа с Романом Фокиным – не только об искусстве. Она о взгляде на мир, о внимании к деталям, к тишине, к радости – даже в простом. В его словах нет спешки, только внутренний ритм, которым живёт человек, искренне любящий своё дело.